_____________________
«Ваша праўда не адпавядае
нашаму разуменьню гісторыі».
Старонкі кнігі
пра В. Быкава. (Працяг)
Пачатак
у № 6 (25),
і №1-6 (26-31),
№1-4 (32-35).
Часопісны
варыянт. |
У красавіку 1981 г . Чынгіз Айтматаў напісаў Быкаву :
«ДОРОГОЙ ВАСИЛЬ .
Давно должен был отозваться на твое послание , но это приятное для меня занятие только теперь исполняется . Извини . Пресловутая азиатская нерасторопность .
Во -первых , большое спасибо за добрый отклик на «Долгий день ». Самое важное для меня в этом — наше единомыслие . Отрадно сознавать , что мы понимаем друг друга с полуслова и что литература для нас источник духовной близости .
Недавно я прочитал твои повести , изданные в Новосибирске . Все вещи ранее читанные , но в этот раз я еще раз убедился , как хорошо они были сделаны . И вот теперь я призадумался , Василь , что готовишь ты для нас ? Твоя репутация обязывает тебя работать по самому высокому классу , и я представляю , как это нелегко . Это я знаю по себе .
Думаю , что как всегда нечто значительное вызревает под твоим пером . Жду . И в то же время я прекрасно сознаю , что «выработка » военной темы , которая является основой твоего творчества , раз от раза тяжелей . Но ты мастер . И мы все ждем . А , возможно , ты вторгнешься в «невоенную » жизнь ? Попробуй .
Всех благ тебе , Василь . […]»1.
Ч . Айтматаў не памыліўся — менавіта ў гэты час Быкаў працуе над «Знакам бяды », намер якога «сьпеў нібы між іншым — у будзённасьці і справах , якія мелі мала адносінаў да літаратуры . У падсьвядомасьці , аднак , ішла свая праца — пакуль невыразная , неакрэсьленая , якая , аднак абяцала калі -небудзь акрэсьліцца . Часам нечакана »2.
Працаваць над аповесьцю (а дакладней сказаць — усё ж такі раманам ) Быкаў пачынае ў Піцундзе , дзе адпачывае разам з Ірынай Міхайлаўнай , Валянцінай і Уладзімірам Караткевічамі . Дапісвае «праз год перапынку »3 ў Менску ўсю восень 1981 г . і на пачатаку зімы 1982-га . «Шмат з таго , аб чым напісана ў аповесьці , я ведаў даўно , — засьведчыць пасьля пісьменьнік , — насіў у сабе яшчэ з дзіцячых гадоў і аднойчы адчуў , што гэта ўжо «уходящая » тэма і калі не напішу пра тое я , дык з цягам часу шанцаў на напісаньне будзе ўсё менш . Значыць , найперш — уласны вопыт , веды , ну і трошкі пісьменьніцкага ўяўлення , без чаго не бывае творчасьці . Аповесьць напісалася прыкладна за год з нечым . Пісалася без асаблівых пераробак , пасьлядоўна : сьпярша — матэрыял ваенны , пасьля — даваенны »4.
Папярэднія ж назвы былі — «Час прыйдзе »5, іншая — «На сямі вятрах » — нават у 1982 г . у «Списке изданий , намеченных для уступки прав на перевод и издание за рубежом », які быў падрыхтаваны ў выдавецтве «Мастацкая літаратура », твор фігуруе менавіта пад гэтай назвай 6.
«Знак бяды » яшчэ ня будзе апублікаваны , а Алесь Адамовіч ужо напіша (хутчэй за ўсё прачытаўшы аповесьць у машынапісным варыяньце ) Ігару Дзядкову : «Да , а Вася Быков написал повесть , и я читал , и зря на меня сердятся представители «военного цеха » за мою идею , что -де «деревенская » проза способна оплодотворить «военную ». Здесь именно тот случай — и это уже чуть новый Быков , а этого от него ждали даже мы , отвергавшие упреки в самоповторении .
Вещь неровная (именно по части тылового быта ), но по части деревенской и деревенско -полицайской это будет громкое событие .
Можете поздравить Васю . Он того стоит , заслужил ! Впервые вразумительно и открытым текстом о том , откуда есть пошли сельские полицаи . И вообще … (То , что в систему моих «Карателей » не вписалось , и именно потому , что это самостоятельная тема , проблема , и я рад , что кто -то сделал это , и не важно , что не я . Важно , что сказано .)»7.
Сам жа Васіль Уладзіміравіч прызнаецца Дзядкову : «Теперь о моей повести , которую Адамович , кажется , расхвалил раньше времени , — я ею недоволен , хочу переделать , но еще не нашел , как . К тому же она написана по -белорусски , начал переводить на русский , но переводится чертовски трудно , п [отому ] ч [что ] материал сугубо белорусский , крестьянский , — это не фронтовые повести , где все было ближе русской языковой природе . Не знаю , что делать с изданием : конечно , она больше подойдет «Н [ашему ] с [овременнику ]», чем «Неве », а скорее — не подойдет ни тому , ни другому , чувствую : будет мороки . Обещал же «Неве », но … Все это еще придется , очевидно , перерешать , и теперь трудно угадать , как лучше . Наверно , время покажет »1. Але спачатку адносіць рукапіс у «Полымя », галоўным рэдактарам якога быў Кастусь Кірэенка , «чалавек з абмежаванымі здольнасьцямі , але з пэўнымі амбіцыямі ». «У мяне з ім не было ніякіх стасункаў , — напіша пасьля В .Быкаў , — і мець іх ня надта хацелася . Як , зрэшты , і з ўсёй рэдакцыяй гэтага часопісу »2. Кірэенка паведамляе аўтару , што аддаў чытаць рукапіс Івану Пташнікаву , водгук якога быў наступны : «Рэч вострая . Але ж нічога крамольнага няма . Можна друкаваць , калі прапусьціць Галоўліт ». «…І . Пташнікаў , прачытаўшы , ухваліў і ўнёс прапанову надрукаваць у 8-м нумары цалкам (!)». Быкаў толькі зьдзівіцца : «Што б усё гэта значыла ?» Але нельга выключаць , што таму паспрыяла ў тым ліку і тое , што пайшлі чуткі , быццам пісьменьнік у «Полымя » больш ніколі нічога ня дасьць , што вельмі і зьбянтэжыла Кірэенку 3. І неўзабаве «Знак бяды » будзе надрукаваны — у 1982 г . у «Полымі » (№ 8).
А . Адамовіч у «Послесловии критика » да фрагмента са «Знаку бяды »4 напіша : «Не стану предсказывать или подсказывать писателю , но кажется , что Василю Быкову теперь легче и спокойнее можно будет отпускать себя , свой талант — нет , не в «самоволку », а туда , где он еще не бывал , но тоже нужен , необходим ». Пазьней жа , у 1987 г ., выкажа такое цікавае меркаваньне : «Это очень любопытная проблема : как провоцирует другого художника чье -то ненаписанное , недописанное произведение . После мележской хроники — Быков создавал «Знак беды », как бы восполняя Мележа — не осуществленного до конца , его великолепные хроники , которые должны были показать деревню еще и через войну , а войну — через деревню .
Есть старая истина , и мы за нее держимся , и она неопровержима : если какой -то художник что -то не успел , не сумел , не доделал — так и останется . Никто за него не допишет . И вместо него — никто . Это вам не наука , где все равно открытие будет сделано .
Но такая ли уж это абсолютная истина — наш этот взгляд на литературу ? Ведь и литература — познание мира художественное , через характеры , картины . […]
Конечно , за кого -то его произведение никто не допишет . Может даже сделать , но только это будет нечто другое по форме , характерам , языку …
И тем не менее феномен ниши существует , действует […]. Непознанное будет провоцировать на познание . А когда художник начинал , да не кончил , не смог , не сумел и т . д . — почти обязательно будут осколки , образцы материала , эхо идей , которые невидимо воздействуют на идущих вослед .
Когда Быков читал материалы по «Полесской хронике » Мележа , подступая к главам и романам , и именно те , в которых говорилось бы о деревне в войне (я это знаю , сам их ему давал ), конечно же , это воздействовало если не на замысел повести , над которой работал , то на убежденность , что пора , давно пора от «голой войны » пойти к «войне и деревне », там , там , может быть , узел трагедии нашего времени .
Ведь то же самое было и с Мележем , когда , работая над хроникой своей , он получил возможность вчитаться в материал «Комаровской хроники », где трагедия крестьянства как главной части народа и человечества ставилась в контексте ХХ века »1.
І яшчэ раней на тую ж тэму : «Не стану гадать , как это происходило у Быкова с точки зрения психологии творчества : мучило или не мучило его , что вот сосед , товарищ по делу , по службе литературной , не успел , не смог завершить свой труд — такой необходимый всем . Но нам со стороны может показаться — и это будет еще одно радостное подтверждение , что мы действительно делаем общее дело , — показаться может , что Быков исполнил то , к чему жизнь , история , совесть , правда звали Мележа . По -своему , совершенно по -быковски , но он это сделал в белорусской литературе : через судьбы деревни повествует о событиях войны , а войной перепроверяет то , что происходило в деревне за последние полвека . И другие , бывало , пытались делать это , но так всерьез , «по совести », как планировал написать Мележ и как написал Быков , — никто »2.
Пераклад «Знака бяды » аўтар прапануе часопісу «Дружба народов », з нагоды чаго паведаміць Вячаславу Кандрацьеву : «Вот с трудом накропал повестишку , где -то лежит в «Дружбе народов ». Но там не фронт и не партизаны — там просто двое пожилых людей в хуторе у дороги в первую осень войны . И их недалекое прошлое : коллективизация и проч . Не знаю , что получилось »3.
Тым часам галоўны рэдактар «Дружбы народов » паведамляе аўтару :
«27 апреля 1982 г .
Василь БЫКОВ «З Н А К Б Е Д Ы »
повесть
Отличная повесть — мужественная , сильная и , к слову , ни в чем не повторяющая быковскую прозу .
Прекрасно выписаны Степанида , Петрок , Гуж , Богатька , Левон , Гончарик , Корнила , Новик , Дубасей , Рудька да и все другие персонажи . Точны и колоритны немцы и полицаи . Точен деревенский быт .
Отлично сделана концовка повести .
Согласен с Л . А . Теракопяном 4, что историю с Червяковым (стр . 283) не стоит расшифровывать .
Повесть надо печатать в №№ 11-12 «Д [ружбы ] Н [ародов ]».
С . Баруздин »5.
У гэтай сувязі І . Дзядкоў напіша Быкаву : «Очень рад , что повесть Ваша идет в «Дружбе народов ». Под этой крышей сейчас , пожалуй , лучше , чем где -либо »6. Але з друкаваннем аповесці ўзнікаюць цяжкасці — 30 снежня 1982 г . Быкаў паведаміць Дзядкову : «Что же касается «Знака », то не повезло ему решительным образом . В «Дружбе » дважды Главлит снимал , после этого читали выше и вроде бы планируют в № 5. Но я уже слабо верю . В Белоруссии прием вроде бы неплохой , хотя рецензия Ваша в «Ліме » единственная , вся остальная пресса молчит . И бог с ней . Мне жаль , что так все затянулось на русском языке , но что делать ...»7.
Шмат жа пазьней пісьменьнік прыгадае : «Рэдактар Сяргей Барузьдзін выказаў агульныя прэтэнзіі , але дэталізаваць іх ня стаў — дужа сьпяшаўся на нейкую нараду (вядома ж , у ЦК ). Сказаў , што астатняе давядзе намесьнік Леанід Тэракапян . Тэракапян даводзіў ня надта катэгарычна , затое падрабязна і доказна . (Ну , канешне , былі перагібы , парушэньні , але калектывізацыя была патрэбная , бо раздробленая прыватнаўласьніцкая сельская гаспадарка ня здольная была … І г . д .) Што -нішто давялося закрэсьліць , апусьціць ці замяніць на банальнасьці . Але я ўжо ведаў , што калі на першым этапе рэдагаваньня ў чым -небудзь саступіш (во тут усяго тры -чатыры месцы ), дык у наступным тых месцаў будзе ўжо пяць -восем , а затым і дзесяць -пятнаццаць . Калі ў Галоўліце . Увогуле так яно ў мяне і атрымалася . Каб канчаткова ўсё падчысьціць , з рэдакцыі ў Менск быў камандзіраваны вопытны літаратурны праўшчык , з якім мы чысьцілі аповесьць у чатыры рукі . Мелася на ўвазе праўка стылю , хаця да стылю справы было меней за ўсё — чапляла палітыка . Прытым палітыка мінулага дня , нават мінулых дзесяцігоддзяў , якая ўпарта не хацела сыходзіць з жыцьця . А што калі твор назваць раманам ? — прыйшла мне ў галаву недарэчная думка , на якую мой праўшчык адказаў проста : «Тады з ім прыйдзецца вазіцца ўдвая болей , бо іншы жанр ». Такое было афіцыйна -навуковае вызначэньне жанру , і я падумаў : хай яно ўжо застаецца ў жанры аповесьці »1.
Якраз у гэты час , пасьля сьмерці Міхаіла Суслава 2, новым сакратаром ЦК КПСС па ідэалогіі становіцца Юрый Андропаў . У кастрычніку І . Дзядкоў занатоўвае ў дзёньніку : «…осталось чувство тревоги в связи с намечающимися изменениями литературной политики Цека . Появление нового руководителя в идеологической сфере уже дает о себе знать . Косвенным образом это подтвердилось в беседе у Залыгина : главы из романа «После бури », предложенные в «Неделю » и «Литературную Россию », были отклонены цензурой . Думаю , что проверкой этих новых тревог и опасений станет отношение к «Знаку беды » Быкова . Если эта повесть сойдет Быкову «с рук », то , значит , страхи преувеличены и жить можно »3. А ў студзені 1983 г . напіша Быкаву : «Публикация «Знака беды » по -русски станет для меня знаком того , что жизнь к худшему не изменилась »4.
Між тым нічога дзіўнага ў такім стаўленьні І . Дзядкова да быкаўскага твору няма — яшчэ раней крытык прызнаваўся пісьменьніку : «Иногда я думаю , что это лучшая Ваша повесть . Потом спохватываюсь , говорю себе : это ты под впечатлением , пройдет , она просто в другом роде … И все -таки , кажется , лучшая … Так много вошло в нее жизни , скопившейся , неутоленной боли … Так значителен , печален и труднопроизносим ее смысл … И Вы как художник чувствуете себя в этой повести то ли свободнее , то ли увереннее и со всем , чего раньше не касались , справляетесь не хуже , а кое с чем — и лучше прославленных «деревенщиков »… Я очень рад за Вас , Василий Владимирович ! Текущая наша литература мельчает , но топорщится , кричит о себе , размножается ; иногда думаешь , что чего -нибудь не понимаешь , отстал безнадежно , тоска находит , звон в ушах от словоговоренья , — и тут Ваша повесть , и все становится на место , и прежняя ясность : кто есть кто и что есть что … И в жизни прибавляется смысла …
Может быть , буду читать по -русски […], увижу все трезвее , пойму , что «слабее », что «сильнее », но это не главное . Главное я уже написал сейчас . Вы помолчали -помолчали и сказали … В насущности и силе сказанного я не сомневаюсь ; рядом с Вашей повестью иным комфортабельным романам станет неуютно , потеряют важность и амбицию , — вот и хорошо …»1.
«Знак бяды » друкуецца ў часопісе «Дружба народов » (№ 3, 4; пер . аўтара ) толькі ў 1983 г . Ужо калі зьявіцца першая частка аповесьці , С . Барузьдзін напіша аўтару : «Потери , как увидишь , самые минимальные , но без них повесть либо совсем не появилась бы , либо появилась неизвестно когда … […]
К слову , если бы повесть была не в «ДН », судьба ее была бы еще сложнее »2.
І пазьней : «Считал и считаю , что «Знак беды » — крупнейшее и наиважнейшее произведение нашей литературы за последние десять , а , может , и пятнадцать лет . Во всяком случае , более важнее , чем «Дигей » Ч . Айтматова […].
Конечно , рад , что «Знак …» появился в «ДН », но еще больше , что он вообще появился и украсил нашу литературу »3.
У сваю чаргу Лазар Лазараў пісаў Быкаву яшчэ да часопіснай публікацыі : «Самое главное я тебе уже сказал по телефону : повесть удалась — это действительно народная жизнь , народная судьба , народная трагедия в самом глубоком и массовом проявлении . Как ни странно , литература к этому впрямую очень редко прикасалась . А может быть , и не странно — очень трудный , по всем параметрам очень трудный материал . Неслучайно удач здесь так мало — большей частью получались костюмированные представления «пейзанской » жизни — один хрен , что «Они сражались за родину », что «Усвятские шлемоносцы ».
Я до сих пор хожу под впечатлением прочитанного — и , наверное , главное ощущение : нашему брату приходилось и кровь проливать и немало времени находиться по соседству со смертью , а вот так жить не приходилось . В общем , мне , человеку , об этом времени много знающему , открылось что -то очень важное . Я убежден , что повесть будет иметь немалый (и заслуженный ) успех у читателей , что она укрепит и без того высокую и твердую репутацию Быкова как писателя , пишущего о самом важном , жизненно необходимом »4.
Аналагічнай думкі застанецца і Валянцін Аскоцкі : «…я потрясен повестью . В ней ты предстаешь новым и по -новому . Ни тебе фронта , ни партизан . «Всего -навсего » хутор , но такой , что десятка «панорам » стоит . Ты первый так непосредственно связал войну с коллективизацией . И показал , как и чем мы расплачивались за свой «великий перелом »: ничего не поделаешь , за все в истории приходится платить »5.
Але вось Уладзімір Багамолаў напіша ў маі 1983 г . Дзядкову : «Реакция на повесть у всех однозначная : восхищение первой большей частью (3-й номер журнала ) и обескураженность или разочарование от конца повести , точнее от бомбы и всего , что с ней связано (линия Корнилы и потеря линии Петрока , надуманность конца и т . п .). Но все это было ясно еще в рукописи »6.
Да таго ж неаднойчы прыгадае новы быкаўскі твор і Веніамін Каверын :
«Я прочитал Ваш новый роман «Знак беды » и подумал , что мне непременно нужно написать Вам . Я читал и высоко ценю все , что Вы до сих пор напечатали (или почти все , потому что от Жураховича я знаю , что один Ваш роман не переведен на русский язык ). Но и «Знака беды » достаточно , чтобы убедиться в том , что Вы шагнули далеко вперед по сравнению с Вашими прежними вещами , в которых («Сотникова » я считаю шедевром ) Вы ставили более узкую , хотя и глубокую задачу . В «Знаке беды » Ваш замысел объясняет (насколько это было возможно ) причины наших мыслимых и немыслимых трудностей и бедствий , с которыми приходится бороться до сих пор не покладая рук . Это — ново и смело , и необыкновенно правдиво . Характеры выписаны свободно . И удивительно , как хорошо перевели Вы Вашу книгу : русский литературный язык в ней безукоризненен . Словом , от души поздравляю Вас и если бы хватило смелости , поблагодарил бы Вас от имени нашей литературы , которая остро нуждается в мужестве , а Вам его не занимать !»1.
«Я не сомневался в том , что у Вашей повести была трудная издательская судьба , и что Вам трудно было опубликовать ее . Но мне думается , что Ваша тема , которую Вы назвали уходящей , не только не уходит , но с каждым днем становится все острее . Задумываешься не только над тем , что происходит перед нашими глазами , но и над тем , что некогда происходило — ведь я много старше Вас . Я почувствовал , что в этой вещи , может быть , бессознательно Вы подходите к тем бедствиям , которые нам пришлось пережить »2.
«Вы сами не знаете , как много Вы мне причинили хлопот — я перечитал все Ваши книги и пишу статью о Вас , которая войдет в мою книгу , которую я еще не знаю , как назову 3. Это — трудно писать о Вас . Вас надо уметь читать между строк . Проследить движение Вашего таланта — тяжелая задача . А движение явственно чувствуется . В особенности , когда Вы от вооруженного сопротивления (или нападения ) переходите к сопротивлению нравственному . Не думаю , что в нашей послевоенной литературе появился характер более острый , написанный более резкими штрихами , и поэтому убедительный , чем Степанида в «Знаке беды ». Вообще , как ни странно , мне кажется , что Ваша проза в какой -то мере похожа на современную английскую прозу . Человек познается в действии , а не в размышлениях , откровенных или мнимо откровенных . Трудно также представить себе Вас как автора «современной » прозы . Ведь там еще труднее , в обстоятельствах ежедневных , при невольно замедленном дыхании , поставить перед читателем вопросы , над которыми задумывался еще Шекспир или Достоевский (именно ему это -то и удавалось ). Но думаю , что Вы , с Вашим талантом как бы незаметно и скромно показывать истины , которые веками тревожат человечество , и здесь найдете выход из этого более чем трудного положения »4.
І — меркаваньне Станіслава Рассадзіна , які пісаў Л . Лазараву : «Впечатление потрясающее , — причем я имею в виду не оценочное значение этого слишком расхожего слова . Как раз «эстетически » можно заметить , что есть многословие , неровности , особенно если сравнить с безукоризненно пластичным «Сотниковым ». Но ворчать неохота , потому что потрясение здесь как бы внеэстетическое , не то чтобы выше или ниже , а именно вне . Это не просто литература , это голая судьба , к которой вроде неловко применять литературные критерии ». Што ж датычыцца фіналу аповесьці , дык С . Рассадзін выкажа такое меркаваньне : «…но там в самом деле , мне кажется , есть загадка . Конец безумен , и ты прав , что автор тут неожиданно и необъяснимо утрачивает свое различие между нею (Степанидой ) и собой . Но кто знает , возможно , ему , преодолевая действительную , если даже относительную слабость финала , не заказано двигаться и в сторону дальнейшего слияния , дальнейшего , так сказать , безумия . Ведь смысл повести : возмездие , ясно предсказанное паном Адолей и оборачивающееся кошмаром наяву , бредом самой логики , распадом ». Цытуючы гэты ліст С . Рассадзіна , Лазараў дадаваў : «…письмо его свидетельствует , что повесть его потрясла . В тех же тонах мне говорили и другие взыскательные […] читатели […]»1.
Але што датычыцца выхаду «Знака бяды » асобнай кнігай у выдавецтве «Молодая гвардия », дык тут таксама ўзьнікаюць праблемы , таму што «все тот же Севрук , пользуясь неограниченной цековской властью , вызывал все руководство издательством для внушения , как следует редактировать Быкова . А лучше вовсе не издавать »2. І іншым разам пісьменьнік распавядзе : «Ужо добра вычышчаную за папярэднія публікацыі аповесьць раптам завярнуў Галоўліт . Мяркуючы па ўсім , сакрэт таго палягаў у тым , што Галоўлітам стаў курыраваць мой стары «сябра » Уладзімер Сеўрук , які з кожным годам усё набываў вагу ў апараце ЦК . Відаць , зь ягонай падачы аповесьць трапіла на стол да «второго лица в государстве », якім тады стаў сакратар ЦК Лігачоў . Як вядома , новая мятла заўжды мяце чыста , у дадзеным выпадку разам з сельскай гаспадаркай падмятала яшчэ і літаратуру . У выдавецтве ўсчаўся скандал , загадчыцу аддзелу Зою Яхантаву накіравалі ў Менск — уламваць аўтара . Добрая гэта жанчына прыехала на Танкавую і распавяла пра сваю праблему . Увогуле трэба было няшмат : «Снять вот здесь , здесь и здесь . А также , если можно , отсюда и досюда » і г . д . Я шчыра хацеў дапамагчы ўвогуле слабай жанчыне (якой да таго ж хутка на пенсію ), бо ведама ж , што кожны рэдактар — той жа сапёр . Аднойчы памыліўся , і ўсё прапала . Я крэсьліў , выкідваў , але логіка твору пратэставала , даводзілася аднаўляць , мы спрачаліся . У рэшце рэшт вытруцілі надта канфліктную сцэну раскулачваньня , яшчэ нешта . Цэнзары , канешне , выдатна адчувалі , дзе быў «знак бяды », і дужа імкнуліся , каб таго ня сьцяміў чытач »3.
У лісьце ж да Віктара Астафьева Быкаў напіша : «Повесть эта многострадальная , обрезана и обкарнана при каждом издании , но особенно в «Роман -газете », где из этой малышки вынули 2 авт [орских ] листа — по «полиграфическим » причинам : не становилась на печатные машины . Карнали и здесь , в «Молодой гвардии », под верховным руководством тов . Севрука , который лично курировал это дело . Поэтому когда ты споткнешься на стр . 178 между главами 15 и 17, знай — здесь вынута глава с описанием раскулачивания и высылки , в которых принимал участие Гончарик , отчего и застрелился . Ну , а далее тоже всего хватает — по крупному и мелочам …»4. А яшчэ ў той час , у студзені 1984 г ., Васіль Уладзіміравіч пісаў зноў жа Дзядкову : «Знак » мой пока пребывает в замороженном состоянии , ждет ростепели . И у нас , в Минске , и в Москве тоже »5…
Ужо ня ў першы раз Сеўрук становіцца на шляху пісьменьніка . Аднак лёс нярэдка бывае несправядлівым : цкуючы Васіля Быкава , а затым і Алеся Адамовіча , Сеўрук ня толькі зможа застацца пры ўладзе , але і перажыве абодвух … Зразумець — няхай часткова — прыроду людзей , падобных сеўрукам , напэўна , неяк можна — бо чым больш маштабны ганімы талент , тым большы азарт яго прасьледавацеляў , да таго ж ад прасьледаваньня можна атрымаць някепскія дывідэнты : кар ’еру і якое -ніякое , але імя (ды хто б ведаў таго ж Сеўрука , не прасьледуй ён Быкава ?! У Сеўрука чыста герастратава слава ). У гэтым выпадку цкаваньне робіцца прафесіяй і , мабыць , нават сэнсам жыцьця ...
Супраць друкаваньня «Знаку бяды » выступае і старшыня КДБ СССР В . Чэбрыкаў . Але на гэты раз беларускаму пісьменьніку больш пашчасьціць — «…отвечая на заседании Политбюро В . Чебрикову , возражавшему против публикации повести Василя Быкова «Знак беды », бдительно усмотревшему в ней «подкоп под коллективизацию », Горбачев шумел : «Да , перекосы будут . Все уплывет в потоке , который образуется . Будет и пена , и мусор , но все это знак весны , обновления , спутники демократизации . А ее маховик надо раскручивать … Не надо бояться . Главное , народ реагирует , поднимает голову . Бить по ней , опять командовать — значит изменять демократии »1.
«В политическом климате страны , однако , уже веяло перестройкой , и повесть все же вышла , хотя и в урезанном виде — без одной самой важной главы с описанием сцены раскулачивания 30-х годов »2. Сяргей Законьнікаў , маючы на ўвазе быкаўскую аповесьць , заўважыць пазьней : «…яе друкаваньне ў Маскве ў часопісе «Дружба народов » і ў выдавецтве «Молодая гвардия » стала гвалтам над выдатным творам , бо ў ім галоўлітаўскія і партыйныя цэнзары ўгледзелі «падкоп пад калектывізацыю ». Прытым , як заўсёды , стараліся , каб іхняе ўмяшальніцтва не пакідала сьлядоў , загады скарачаць або правіць былі вуснымі . А потым усё сьпісвалася на загнанага ў кут аўтара , — ён жа сам , сваёй рукою ўнёс зьмены . Гэтую іезуіцкую палітыку я ўжо добра ведаў . Неаднойчы гаварыў А . Т . Кузьміну : «Няхай гэтыя цэнзары аддаюць пісьмовыя загады . Тады з імі можна будзе пазмагацца і сьляды іхняга зьдзеку над аўтарскай воляю застануцца ». Аляксандр Трыфанавіч кожны раз змрочна прамаўляў : «Этого мы не дождемся »3.
«Знак бяды » выходзіць асобнай кнігай , трэба думаць , перш за ўсё , дзякуючы Міхаілу Гарбачову і члену Палітбюро ЦК КПСС Аляксандру Якаўлеву , які скажа Генеральнаму сакратару : «Можно , конечно , не напечатать , но нельзя не печатать ». Сам ён пазьней распавядзе :
«— Александр Николаевич , известно ли Вам что -либо о такой истории : когда появилась быковская повесть «Знак беды », Чебриков решительно заявил : печатать не будем ! Однако Горбачев возразил : нет , нельзя не печатать . Действительно ли так все и было ?
— Сам я не присутствовал при разговоре , когда Чебриков так заявил , но знаю точно , что эта «фирма » из каких -то там политических соображений действительно была против публикации .
— Вы имеете в виду КГБ ?
— Да . Об этом я говорил с Горбачевым . И вот это действительно соответствует действительности , — я тогда сказал : «Можно , конечно , не напечатать , но нельзя не печатать ». И «Знак беды » мы отстояли . Однако , видите ли , и обстановка в стране в то время уже стала все -таки потихоньку меняться »4.
Выданьне аповесьці будзе справай няпростай і ў Менску : хоць Міхал Дубянецкі і зможа дамагчыся выданьня «Знаку бяды » ў «Мастацкай літаратуры », аднак дзеля гэтага аўтару прыйдзецца значна парэзаць свой твор . Быкаў паведамляў у лісце да А . Адамовіча : «Издательство по требованию С . Павл [ова ] требует от автора привести «Знак беды » в соответствие с русской («Д [ружба ] Н [ародов ]») публикацией »1. Сяргей Законьнікаў прыгадваў :
«...А . Т . Кузьмін выклікаў і сказаў : «Из Москвы переслали корректуру «Знака беды ». Требуют , чтобы мы уговорили автора снять острые моменты . Мне некуда деться . Пожалуйста , подъедь к Быкову . Может , он согласится поправить хоть что -то . Тогда мне будет легче говорить с Москвой ». Я пагартаў карэктуру . Адзначаных для зьняцьця радкоў , абзацаў набіралася аж на шаснаццаць старонак . Прытым гэта былі сапраўды знакавыя моманты : сцэна раскулачваньня , сцэна самагубства міліцыянера Васіля Ганчарыка . Я ня мог стрымаць свайго абурэньня : «Гэта ідыятызм ! Яны хочуць парушыць усё самае важнае , выхаласьціць твор . Васіль Уладзіміравіч на такое ня згодзіцца . Ня трэба яго і турбаваць ». Але Кузьмін не адступаўся : «А вы посидите с ним , помозгуйте . Может , что -нибудь и придумаете ».
Так упершыню я пераступіў парог кватэры Быкава з непрыемнай місіяй і адчуваў сябе надзвычай пагана . Васіль Уладзіміравіч сустрэў мяне спакойна , нават заўсьміхаўся : «Ну што , Сярожа ? Цябе як земляка і сябра прыслалі ? Відаць , надта прыпякло . Будзеш угаворваць ? Ну дык паказвай карэктуру !» Мы прайшлі ў добра знаёмы мне кабінет , селі за стол . Ён гартаў лісты , вяртаўся да некаторых мясьцін зноў , хмурнеў , а затым , уздыхнуўшы , адклаў карэктуру і сказаў : «І мяне хочуць дурнем зрабіць , і вас тузаюць . Дык будзеш угаворваць ?» Я ўсьміхнуўся : «Ня буду . Скажу , што аўтар катэгарычна ня згодзен . Гэта ж праўда ? Але адразу вяртацца не магу . Трэба зрабіць выгляд , што ў нас перамовы былі ». Васіль Уладзіміравіч павесялеў і гукнуў : «Ірыша , калі ласка , зрабі нам нешта перакусіць і кавы згатуй !» Больш трох гадзінаў гаманілі мы тады . У ЦК я вярнуўся пад канец рабочага дня : «Аляксандр Трыфанавіч ! Быкаў не згаджаецца на праўкі ». Кузьмін забраў карэктуру і раздражнёна прамовіў : «Что тут говорить ? Он прав . Мне и самому надоела эта постоянная возня вокруг него . Только что я скажу Москве ?..»2.
Пра далейшыя падзеі распавёў у сваім дзёньніку Міхал Дубянецкі :
«2 чэрвеня [1983 г.]
Афармленьне кнігі В . Быкава «Знак бяды » запатрабаваў М . І . Дзялец (забралі з друкарні ). Перад адпраўкай да яго я пазваніў і сказаў , што ня трэба нічога накручваць на гэтае імя , учора была вельмі добрая рэцэнзія на гэты твор у «ЛГ » (без адзінае заўвагі ), хутка чакаецца і ў «Правде »3.
В . П . Жыжэнка 4 занесла . Праглядаў … Маўчаў , хмыкаў … Сказаў : «Выкінуць міліцыянера -самазабойцу . Што гэта , няма розьніцы паміж калектывізацыяй і акупацыяй . Выкінуць Сьцепаніду , дзе яна рыхтуецца запаліць сваю хату — у ёй там пакора , а не гераізм ».
19.05.83 г . глядзеў афармленьне мастацкі савет камітэту . Яго рашэньне : «Прыняць ».
Перад гэтым М . І . Дзялец загадваў мне : «Ніякага палепшанага выданьня ! Выпусьціць як радавую кнігу ».
Гэты загад мною ня быў даведзены ні да рэдакцыі мастацкага афармленьня , ні да галоўнага рэдактара , і афармленьне было «падведзена » да мастацкага савету . Там А . Ф . Барушка 1 павышаным голасам сказаў : «Хто вам дазваляў уключаць гэтую кнігу ў план палепшаных выданьняў ?» Мы : «Мы ўключылі нават у план «ОХ », вы выкрасьлілі , мы перанесьлі ў план «ИПК » — вы прамаўчалі . Дык мы і аформілі ». Ён : «Гэта наш недагляд , а ваша нахабства »2.
«21 лістапада [1983 г.]
[…] У 18 гадзінаў сустрэча з кіраўнікамі МУС БССР (генерал , намесьнік міністра ; сакратар партбюро міністэрства ; начальнік аднаго з упраўленьняў ). Прысутнічалі Васіль Быкаў , Алесь Адамовіч , Серафім Андраюк , Анатоль Кудравец , Васіль Хомчанка і іншыя . […]
Мяне вельмі зьдзівіла паведамленьне В . Жыжэнкі (а зрэшты , нічога надзвычайнага . Усё ў духу і стылі «вольнага » савецкага друку !): М . Дзялец у адпаведнасьці з патрабаваньнем А . Маркевіча загадаў «зьняць з супервокладкі кнігі В . Быкава «Знак бяды » …птушку ». Наяўнасьць там птушкі сьведчыла , што малады мастак Герасіменка добра прачытаў твор . Менавіта забітая птушка зьяўлялася ў кнізе першым знакам бяды , што навісла над народам . Пад гэтым знакам пачалася «калектывізацыя ».
Як бачым , цэнзура добра прачытала і зразумела і твор літаратурны , і ілюстрацыі да яго . Раней жа быў загад сярод іншых ілюстрацый выкінуць і тую , на якой паказана самазабойства маладога міліцыянера пасьля ягонага ўдзелу ў «раскулачваньні » сям ’і сваёй каханай і адпраўкі яе ў Сібір . […]
12 сьнежня.
[…] Забралі там [у Галоўліце . — С . Ш .] незалітаваны «Знак бяды ». Больш за месяц трымалі і ўсё ж дамагліся свайго . Хоць да іх паступіла на кантроль 2-я карэктура , якая рэзка адрозьніваецца ад першай . У першую былі ўнесеныя істотныя праўкі паводле каманды Дзяльца , што дзейнічаў ад імя самых высокіх вяршынь .
Запатрабавалі зноў істотных правак […] — сказалі , што бяз іх «літаваць » ня будуць .
Рэдакцыя просіць мяне перагаварыць з Аўтарам , лічыць , што яны зьнервавалі ўжо яго так , што ён можа раззлавацца і спыніць выданьне наогул . […]
13 сьнежня.
З раніцы выклікаў А . Барушка . Сказаў прынесьці з сабою вернутую Галоўлітам вёрстку «Знака бяды ». У Барушкі быў і В . Хомчанка . Яго выклікаў раней па гэтай самай справе .
— Пакажы заўвагі Галоўліта . Цікава , ці супадаюць яны з маімі .
— А ў вас іх багата ? — пытаю .
— Ды хапае , — адказвае ён . — Надта ўжо Быкаў вывернуў гэтую калектывізацыю . Я таксама падчас яе жыў на Віцебшчыне і нешта ня памятаю такіх страхоцьцяў . А гэтыя яго паралелі паміж калектывізацыяй і фашысцкай акупацыяй ! Гэтае яго недапушчальнае атаясамліваньне абедзьвюх зьяў . Не ! Нельга так , хлопцы , нельга !
— Нешта сапраўды шчасьлівы куточак у вас быў на той Віцебшчыне , — кажу я . — Я пацьвярджэньня вашым ружовым успамінам ніколі і ні ад кога яшчэ ня чуў .
— Дык ты ж «западнік », ты нічога ня ведаеш , — парыруе Барушка .
— Я веру дакументам і шматлікім успамінам , — адказваю .
— У нас , на Магілёўшчыне , — кажа В . Хомчанка , — рабілася тады яшчэ горш , чым у Быкавай кніжцы .
— Ну , вы , хлопцы , кіньце гэты песімізм . Ён асуджаны чэрвеньскім пленумам . Менавіта нас , выдаўцоў , там папракнулі і папярэдзілі ад распальваньня нездаровых настрояў .
— Добра , пакажыце свае заўвагі , — спыняю я бясплодную дыскусію , ведаючы добра , што да адзінае думкі мы ніколі ня дойдзем .
— А я вам не магу паказаць свае заўвагі , бо часта аўтары ведаюць у той самы дзень пра іх . Пакажыце лепш галоўлітаўскія .
Паказаў я са сваіх рук , чытаў так , каб крыху зьмякчыць . Але Барушка , зусім у сваім стылі , сказаў :
— Заўвагі іх правільныя , і трэба ўлічыць .
14 сьнежня.
[…] Прынесьлі «чысты ліст » кнігі Ул . Караткевіча «Чорны замак Альшанскі ». Яна планавалася як палепшанае выданьне . «Ліст » надрукаваны на рыхлай паперы № 2! Пайшоў , абураны , да свайго намесьніка , які «дае » паперу . Даведваюся , што гэта сталася не выпадкова . М . Дзялец пасьля выхаду кнігі І . Шамякіна «Петраград —Брэст » выклікаў гэтага ж намесьніка і загадаў , каб і кніга Караткевіча , і злашчасная кніга Быкава былі выдадзены на паперы не вышэй 2-га нумару , каб ня выдзеліць іх над Шамякіным , кніга якога выдадзеная на дрэннай паперы (!).
Божа , калі Ты спыніш гэты генацыд над народам , над ягонаю культурай !
15 сьнежня.
Знаёмлю па тэлефоне Васіля Быкава з «прапановамі » Галоўліта па «Знаку бяды ». Ён спытаў , ад якіх і да якіх слоў выкідаецца , каб зьверыць з тым варыянтам , які ідзе ў «Молодой гвардии » і які быццам бы ўхваліў СЕЎРУК .
Я назваў усе тыя словы . Васіль Быкаў паабяцаў праз гадзіну пазваніць »1.
«28 красавіка [1984 г.]
Трымаю ў руках сігнальны экземпляр кнігі Васіля Быкава «Знак бяды ». Нарэшце ! Можа , пранясе ? Можа , дадуць дазвол на «выпуск у сьвет »?
Ёсьць яшчэ некаторая боязь за ілюстрацыі , выдатна зробленыя маладым мастаком Юрасём Герасіменкам . Але ж іх ужо «чысьцілі ». Нават «сам » М . Дзялец выкінуў некалькі , у т [ым ] л [іку ] і запатрабаваў даць новую ілюстрацыю на супервокладку . Там быў сімвал твору , сапраўдны знак бяды — падаючая ўніз падбітая птушка .
29 красавіка.
Уручыў Васілю Быкаву сігнальны экземпляр ягонай кнігі «Знак бяды ». Ён разгледзеў усе ілюстрацыі , ухваліў . Наогул кніга яму спадабалася . Кажа , што маскоўскае выданьне будзе горшае »2.
Ужо праз некалькі гадоў Дзьмітрый Бугаёў напіша : «Быковское изображение коллективизации не так давно подвергалось несправедливой критике . Писателя обвиняли в односторонности , в излишнем нажиме на трагедийные аспекты . Но время убедительно показало , что прав был художник , а не критики . Ибо они исходили из запретительно -догматических установок застойного периода , не считающихся с правдой истории , а писатель шел от самой жизни , в значительной мере опираясь и на свою детскую память , сохранившую немало трагических моментов , характерных для тех лет , когда совершалась грубая ломка крестьянской психологии »3.
Што ж датычыцца тагачаснай крытыкі , дык , напрыклад , Міхась Тычына пісаў :
«Ваенны » празаік Васіль Быкаў зірнуў на «вясковае » жыцьцё сваіх герояў , на ўсю іх «перадгісторыю » і ўбачыў за зьнешнімі аксесуарамі сялянскага быту , гаспадарчых клопатаў , думак і спадзяваньняў ціхамірнага беларуса -мужыка , сьвет шэксьпіраўскіх страсьцей . Вось ужо сапраўды , як заўважыў у свой час Чорны : «калгасьнік — гэта той самы ... чалавек , дзе , хто мае вочы , убачыць і знойдзе і Эжэні Грандэ , і Івана Карамазава , і Андрэя Балконскага »! Быкаў і ўбачыў , і знайшоў . І таму , што «вочы мае », і таму , што чуйны да ўрокаў беларускай і сусьветнай класікі , для якой жыцьцё звычайнага чалавека заўсёды было поўным сэнсу і значным . Учынкі быкаўскіх герояў і ў новай аповесьці на мяжы верагоднасьці , сюжэтныя вузлы сьцягнуты да той мяжы , калі разьвязаць іх немагчыма , можна толькі расьсячы , ідэалагічная тэмпература чалавечых страсьцей даведзена да крытычнага пункту , калі ствараецца ўражаньне , што на невялічкім хутары Яхімоўшчына разыгрываецца драма сусьветнага значэньня , што ад таго , як паводзяць сябе і як павядуць сябе героі , Сьцепаніда і Пятрок Багацькі , у самы адказны момант свайго жыцьця , будзе залежаць , перамогуць ці не сілы глабальнага дабра і сьвятла ... […]
У сучаснай беларускай літаратуры аповесьць «ваеннага празаіка » В . Быкава «Знак бяды » зьяўляецца вяршынным дасягненьнем «вясковай прозы » (а нашая літаратура амаль цалкам «вясковая », з вёскі ), нягледзячы на тое , што апавядае пра вайну . Аповесьць дае новае жыцьцё класічным тыпам беларускага сялянства , якое ў цяжкі для айчыны момант становіцца народнай арміяй , і натуральна замыкае круг паасобнага разьвіцьця «ваеннай » і «вясковай » прозы »1.
У той жа час Лазар Лазараў адзначаў :
«Психологический анализ в «Знаке беды », как всегда у Быкова , точен , проницателен , ему доступны и мрачные бездны , и горние высоты человеческой души , но к этому читатели привыкли , Быков есть Быков , иного они и не ждали . А вот такой пластики , такого выразительного , глубокого , подробного рисунка быковская проза прежде не знала . И , кажется , впервые за долгие уже годы его литературной работы вспоминаешь , что в юности писатель рисовал […], — раньше это на ум как -то не приходило … […]
У Василя Быкова прочная , давно сложившаяся репутация художника , который сосредоточен на проблемах нравственно -философских , на «последних » вопросах человеческого бытия . Не изменяет он ей и в «Знаке беды ». […] Но в прежних его вещах все было словно бы собрано в одной точке , обстоятельства и судьбы не рассматривались во временной протяженности ; один бой , один эпизод партизанской войны обнажал до дна характеры , в экстремальных условиях исследуемая автором проблема сразу же раскалялась добела , до критического состояния .
По -иному раскрывается действительность в «Знаке беды », здесь задача автора — показать течение жизни , уготованные времени испытания , которые приходится преодолевать героям и которые не проходят для них бесследно ». Аднак разам з тым былі ў Л . Лазарава і крытычныя заўвагі : «Органичный переход от повествования , строго выдержанного в «формах самой жизни », нигде не нарушаемого правдоподобия , к финалу , включающему в себя и условно -символический план , — задача трудная . И не все здесь , мне кажется , «состыковалось », есть сбои . Вероятно , повествователь не может воспринимать всю эту историю с бомбой точно так же , как уже смятенное сознание Степаниды , — взгляд у него проницательный , трезвый , даже жесткий . Это различие должно быть выявлено , выдержано последовательно и точно . Там же , где оно нарушено , а кое -где оно , по -моему все -таки нарушено (и это явственно обнаруживается в финальной — от автора — фразе повести : «…Бомба дожидалась своего часа »), там возникает ощущение необъяснимой наивности повествователя , которая до этих заключительных страниц была ему совершенно не свойственна . Он не может , как Степанида , находящаяся уже в состоянии , когда с реальностью не считаются , верить , что взорвать эту несработавшую бомбу — посильная для нее задача ». Але рэзюмэ крытыка : «Прав я или не прав в своих претензиях к финалу повести , у меня нет никаких сомнений , что Василь Быков написал дну из самых лучших , самых сильных своих книг »1.
Дарэчы будзе прыгадаць і меркаваньне акадэміка Дзьмітрыя Ліхачова : «Не могу не сказать о таком крупном явлении , как проза Василя Быкова . Разве его «Знак беды » — не история , пусть и недавняя , причем история народная , взятая в самом своем существе , без нарочитости , без стилизации ?..»2.
Генадзь жа Бураўкін адзначыць : «Мне здаецца , што «Знак бяды » яшчэ не прачытаны намі як этапны твор ня толькі ў самога Быкава , а і ва ўсёй беларускай прозе . Маю на ўвазе не тэматычную навізну , не зварот пісьменьніка да слаба дасьледаваных нашай літаратурай няпростых старонак роднай гісторыі (хаця , безумоўна , і гэта таксама трэба паставіць у заслугу аўтару ), а перш за ўсё той творчы ўзровень аповесьці , які дае права гаварыць аб выхадзе на еўрапейскія і сусьветныя вышыні майстэрства . Як кажуць , з такім ня сорам хоць дзе паказацца »3.
З рэцэнзіяй на аповесьць неаднойчы выступіць і Ігар Дзядкоў :
«Думая о своих героях , о таких , как Степанида , писатель мог бы повторить слова П . Я . Чаадаева : «Общество заставляют двигаться вперед не те , кто колеблется между истиной и ложью , эти плясуны на канате , а люди принципиальные ».
Размышления о «Знаке беды », о героях Быкова , о книгах подобной художественной и социальной зрелости побуждают общество не колебаться в выборе между ложью и истиной и держать сторону людей принципиальных .
Наконец , я думаю , в этой повести много жизни , а не только страданий и смерти , жизнь перекрывает всю боль , горечь и беспомощность , она совершенствуется до последнего мгновения , и в этом своем упорном сопротивлении она прекрасна и художественно неоспорима .
Если же еще раз вспомнить А . Твардовского , то , возможно , в «Знаке беды » ему бы что -то понравилось больше , а что -то меньше , но вряд ли бы он усомнился в том , что повесть написана бывшим автором его журнала по законам «правды и человечности »4.
Ня раз зьвернецца да «Знака беды » і Алесь Адамовіч , напіша , напрыклад , у 1987 г .: «Знак беды » — снова в советской литературе тема «свои своих » так заострена . Нет , и до «Тихого Дона » сколько писали о таком , но с восторгом классовым . В «Т . Д .» — трагическая правда о том , как меняется власть , и тут же — расправа над земляком .
(Как и Мележ — к «Тихому Дону ». Сходный замысел его «Полесской хроники ».)
Но и новое в «Знаке беды », — ибо время прошедшее накопило столько взаимной вражды , что встала и эта тема : да что же это мы себе позволяем ? Кто же всех нас так особачил …»5.
Іван жа Афанасьеў прыйдзе да такой высновы :
«Знак беды » — повесть о способности человека противостоять злу . […] Нравственный , общечеловеческий критерий стал здесь также и критерием собственно художественным , эстетическим . Эта повесть символична . Символична в большом и малом , неприметной детали , которая между тем последовательно работает на идею . Художническая требовательность воплотилась тут в доскональной организации материала (и в этом плане «Знак беды » в творчестве самого В . Быкова — явление также особенное , этапное ). Каждая черточка , штришок кладутся на задуманный рисунок , насыщенный до символического обобщения , в котором словно объединяются все нити произведения […].
Колоссальная ретроспектива образного ряда и позволяет В . Быкову увидеть «в микрокосмосе одного человека макрокосмос нации и человечества »1»2.
Аднак Валянцін Акудовіч кіне такі папрок пісьменьніку : «Когда мы говорим , что во второй половине восьмидесятых военная проза приостановилась в своем развитии , то это вовсе не значит , что была забыта та ее роль , которую она сыграла не только в литературе , но и во всей общественной жизни в шестидесятые годы , когда окопные лейтенанты с суровым ригоризмом воспитанников войны стали говорить от имени своего поколения . Процитируем […] Владимира Крупина : «Когда мы начинали писать , многие из нас были буквально спасены писателями фронтового поколения . Абрамов , по признанию Белова , всего его перевернул , а Астафьев , а Быков ...» Из высказываний подобного рода можно составить книгу , самые высокие оценки их творчества и особенно гражданской позиции будут справедливы , но здесь хотелось бы сказать несколько слов в иной тональности .
Уже не одно десятилетие идея подвига довлеет над всей военной прозой , через призму которого и проецируется война к читателю и , в конечном счете , к значению которого низводится . А ведь еще в 1962 году в статье «Живые — памяти мертвых » Василь Быков высказал проницательное понимание сущности подвига в Великой Отечественной войне : «...Основная масса бойцов — миллионы и миллионы не были «героями » в узкоконкретном понимании этого слова . Однако победа над немецким фашизмом добыта в значительной (а может , большей ) степени именно их руками , их великой кровью и потом . […]»
Но ни художественный опыт самого Василя Быкова , ни опыт его литературных соратников по военному братству не подтвердили в полной мере это теоретически очень важное и верное положение . Выполнив огромную , благородную и мужественную задачу по отображению правды войны в ее самых жестоких и трагических проявлениях , «суровые лейтенанты » не сказали и не могли сказать всей правды о войне .
Они сузили и художественные рамки военной прозы до жанра короткой повести , что и естественно , поскольку прозе , выражающей «заостренную » правду войны , было не по силам объединить в себе эпическое пространство , простирающееся на всю правду войны . Идеал «Войны и мира » так и остался недосягаемым по многим причинам , но то , что из всей эпопеи военная проза извлекла для бесчисленного тиражирования едва ли не один только подвиг капитана Тушина (собственно , один из немногих подвигов в «чистом » виде на всем пространстве эпического полотна ), значительно связало ее на пути к реалистическому идеалу .
Роль Василя Быкова в «опрощении » подвига , в низведении «материального » итога подвига к его духовному эквиваленту , пожалуй , решающая , но даже и он так и не смог окончательно переступить в новую реальность , организованную не частной правдой войны , а высокой непреходящей правдой жизни . Даже в замечательной повести «Знак беды » это тяготение к подвигу в значительной степени сказалось на пренебрежении к ценности нравственного потенциала образа Петрока и , думается , что напрасно , ибо в целом Петрок — это художественная удача , значение которой выходит далеко за рамки белорусской литературы , но особенно важная это удача именно для нее , как и для творчества самого писателя . Похоже , что он , Петрок , уже давно пробивался на свет белый и пробивался помимо творческих устремлений художника и даже против них . Нет сомнения , что этический идеал писателя , сформулированный войной , был выражен в Сотникове (и в ряде других героев , тождественных ему ), но возьмем на себя смелость предположить , что национальный характер вырастет в творчестве писателя (если вырастет ) не из Сотникова , а из Петрока , преодолевшего себя , свою многовековую покорность и терпеливость , свое нравственное безразличие к общественным заботам , непротивление и равнодушие перед неизбежностью угнетенной судьбы . И если бы не волевое усилие автора , почему -то «принизившего » Петрока и «возвысившего » Степаниду , то мы уже имели бы совершенно новый и огромный , в смысле полноты и значимости реалистического воплощения , самый истинный наш национальный характер на самом коренном изломе истории . Ибо не «интеллигентный » Сотников , изначально запрограммированный на идею подвига , а эгоистически мудрый , по -крестьянски мудрый для себя Петрок объективно выражал белоруса в преддверии апокалипсических испытаний . Это он , Петрок , под давлением нечеловеческих обстоятельств , медленно , нехотя уйдет в леса , накопит в себе гнев и ненависть и в конце концов станет армией , слава о которой прогремит по всем континентам и отзовется в Петроке гордостью за свое имя , может быть , первой гордостью , испытанной им в полную силу и с полным правом на нее ...»1.
Забягаючы наперад , трэба яшчэ сказаць , што ў 1986 г . за «Знак бяды » Васіль Быкаў атрымае Ленінскую прэмію . Сам ён прыгадваў : «Тым часам у Маскве насьпелі новыя падзеі […]. На гарызоньце замаячыла вялікая для КПСС пагроза ў асобах Гарбачова і Ельцына . Пэўна , што зьяўленьне на краявідзе аднаго , а затым і другога , таксама , як і разумнага Аляксандра Якаўлева , пачало зьмякчаць культурны клімат у краіне . Зьмяняліся і адносіны да нядаўніх дысыдэнтаў . Я ня быў дысідэнтам у дакладным азначэньні гэтага слова , але таксама адчуў , што нешта мяняецца .
Найперш СП Беларусі вылучыў «Знак бяды » на Ленінскую прэмію . Таму найбольш пасадзейнічала прыватная ініцыятыва Ніла Гілевіча , які нядаўна стаў першым сакратаром саюзу (пасьля шматгадовага сакратарства Івана Шамякіна ). Раней такога кшталту вылучэньне было немагчыма , бо Іван Пятровіч , набыўшы тузін ордэнаў за літаратуру , ня мог яшчэ дамагчыся сабе Ленінскай прэміі . Такім чынам , Быкава вылучылі як бы ў абыход законнай чаргі . Масква не аспрэчвала , мабыць , меркавала — хай дзеля прыліку ў немалым сьпісе намінантаў будзе і адзін беларус . Ды раптам на тайным галасаваньні ў камітэце па прэміях бальшыню галасоў якраз набраў ён . Як пасьля распавялі , той вынік схіліў на мой бок выдатны і паважаны расейскі музыка Георгій Сьвірыдаў , які сказаў прыкладна гэтак : «Я люблю расейскую культуру і расейскую літаратуру , але яшчэ больш — ісьціну . А ў дадзеным выпадку ісьціна ў тым , што аповесьць «Знак бяды » ёсьць лепшая сярод іншых ». Тое ўсё і вырашыла . Лаўрэатам стаў Быкаў »2.
З самога ж беспартыйнага Быкава , нягледзячы на яго ранейшыя «крамольныя » аповесьці , прынцыповую беспартыйнасьць і відавочныя разыходжаньні з так званым метадам сацрэалізму , а таксама адсутнасьць у творах вобразаў камуністаў (за выключэньнем , бадай , толькі Сотнікава ды і тое вымушана ), усё роўна спрабуюць зрабіць «вернага ленінца і камуніста ». Так гарадзенская газета «Вымпел » друкуе матэрыял пад гучнай назвай «Писатель , воин , коммунист » (1983. 15 июня ), хоць у артыкуле ветэрана Вялікай Айчыннай вайны І . Глухава няма ні слова пра Быкава -«камуніста ». А ў агульнаадукацыйных часопісах ад настаўнікаў па -ранейшаму патрабуюць выхоўваць у вучнях на прыкладах быкаўскіх твораў «коммунистическую убежденность »3. Аднак Быкаў перш за ўсё застаецца чалавекам . Пра гэта вельмі красамоўна сьведчыць гісторыя , пра якую распавядзе Анатоль Сульянаў :
«Ён зьбіраўся на сесію Вярхоўнага Савета СССР . Мы ўжо выйшлі з кватэры і спыніліся каля ліфта , калі раптам пачулі надрыўны жаночы голас :
— Ёсьць тут людзі ці не ?! Гадзіну сяджу ў ліфце і ніхто не паможа !..
Мы спусьціліся з дзявятага паверху і накіраваліся да «Волгі », што чакала нас , а Васіль Уладзіміравіч пайшоў у ліфцёрскую . Неўзабаве вярнуўся раззлаваны :
— Нікога няма ! Трэба пазваніць у гарадскую службу , — і пайшоў у пад ’езд . Мы — за ім . Матукоўскі незадаволена прабурчаў :
— Спозьнішся на цягнік , Васіль .
Але Васіль Уладзіміравіч не адказаў і пайшоў па цёмнай лесьвіцы на дзявяты паверх , перыядычна спыняючыся адпачыць , аддыхацца . Давала адчуць сябе астма .
У кватэры доўга дазвоньваўся да аварыйнай службы . У рэшце рэшт дабіўся тэрміновага выезду сьпецыялістаў . Мы зноў спусьціліся на паверх , дзе засеў ліфт , і Васіль Уладзіміравіч супакоіў расхваляваную жанчыну .
На нашае зьдзіўленьне , Васіль Уладзіміравіч вырашыў чакаць прыбыцьця брыгады , тым болей што сьпяшацца ўжо не было куды — цягнік пайшоў »1.
У 1984 г . памірае маці Быкава Ганна Рыгораўна . Васіль Уладзіміравіч напіша Ігару Дзядкову : «Спасибо Вам сердечное за Ваши слова соболезнования по поводу моей утраты . Конечно , мама пожила на этом свете немало — 93 года , но что это была за жизнь ! Только в конце пути пришло относительное благополучие , но целиком ушло здоровье , навалились хворости . Похоронил маму рядом с отцом на деревенском кладбище ...»2 І значна пазьней , калі ўжо будзе жыць у Фінляндыі , прызнаецца ў лісьце Рыгору Барадуліну : «Кончылася лецечка , настае восень . «Восень , ты каторая на маім вяку ?» — прачытаў я калісь у адным вершы ў гарадзенскай рэдакцыі . Сапраўды — каторая ? Мама мая памерла ў восень , бацька таксама … Не люблю восень »3.
А яшчэ ў красавіку 1984 г . рашэньнем Ушачскага раённага Савету народных дэпутатаў Быкаву прысвойваецца званьне ганаровага грамадзяніна Ушацкага раёну — «За мужество и героизм , проявленные в борьбе с немецко -фашистскими захватчиками в период Великой Отечественной войны и особые заслуги в коммунистическом строительстве »4. У сьнежні распараджэньнем камісіі Савету Міністраў СССР № 34 будзе прызначаная і персанальная пенсія ў памеры 170 рублёў — пажыцьцёва , але атрымліваць яе Быкаў будзе толькі да 1991 г .5
Да таго ж да 60-годдзя пісьменьніка ўлада падрыхтуе новы «сюрпрыз » — званьне Героя Сацыялістычнай Працы 6. Даведаўшыся пра тое , М . Дубянецкі занатуе ў дзёньніку : «Ура ! Наша ўзяла ! Можа , цяпер будзе хоць крыху лягчэй адбівацца ад цемрашалаў ?»7. Сам жа юбіляр прыгадваў : «Папраўдзе кажучы , таго я ніяк не чакаў , узнагароджаньне мяне напачатку зьдзівіла , а пасьля засмуціла . Інстыктыўна я адчуў , што карысьці з таго будзе няшмат , а клопату хопіць , і як бы ня стала бяды . Увогуле недалёка ад таго ўсё і атрымалася .
Сябры , аднак , былі іншага меркаваньня : адны шчыра радаваліся , іншыя былі задаволеныя (усё ж лепш , чым каму іншаму ) […]. Тою ўзнагародаю я быў прыроўнены да маіх калегаў Івана Шамякіна , Максіма Танка , Петруся Броўкі . […] Было б , аднак , разумней , калі б тую ўзнагароду атрымаў той , хто яе дужа дамагаўся , або той , хто быў болей варты , чым я , болей плённы ў літаратуры . Мне думалася , што тое ганараваньне не па заслугах . Праўда , сябры і жонка казалі , што тое — за талент . Але я не адчуваў за сабой такога таленту — талент у мяне калі і быў , дык інакшы , далёка не апалагетычны ў адносінах да рэжыму . І рэжым ведаў пра гэта .
Але , мабыць , рэч у тым , што мяняўся час — нязграбна , непаваротліва , ды саступаў мейсца новаму — новым людзям і новай палітыцы . Першым сакратаром ЦК КПБ стаў Сьлюнькоў . У Маскве ўсё большую сілу набіраў малады , персьпектыўны Гарбачоў , які фактычна і браўся кіраваць дзяржавай . Як я дазнаўся пасьля , у час нейкага мерапрыемства Сьлюнькоў папытаўся ў Гарбачова наконт яго думкі , калі б даць Быкаву Героя , і той пагадзіўся »1.
«Да , просто мы стали активно поддерживать Быкова , — пацьвердзіў пазьней Аляксандр Якаўлеў . — По поводу него у меня потом состоялся еще один разговор с Горбачевым . Я говорил , что Быков — писатель в Белоруссии номер один . И если уж гордиться нашими духовными достижениями , то начинать надо именно с Быкова . У нас даже были какие -то планы … Но Василь сам не хотел идти по , так сказать , линии административной . Он очень скептически ко всему этому относился , хотя мы и приглашали его на всякие совещания … Однако он ведь был такой … очень недоверчив был . Еще хорошо , что у нас с ним возник такой душевный контакт . Впрочем об этой внутренней душевной теплоте по -настоящему -то и не расскажешь ... А вообще к людям он относился очень избирательно — был сдержан и не с каждым мог быть , так сказать , в обнимку . Хотя дружил , конечно , со многими ...»2.
Што ж датычыцца 60-годдзя , дык напярэдадні яго адбудзецца тое , чаго ніколі яшчэ не было — у друку зьявіцца цэлы шэраг артыкулаў пра В . Быкава , прычым падпісаныя яны будуць такімі славутымі імёнамі , як А . Адамовіч , Г . Бураўкін , С .Залыгін , П . Панчанка …
«Усе аповесьці і апавяданьні Васіля Быкава я ведаю , здаецца , ад першай да апошняй надрукаванай старонкі . Люблю яго творчасьць аддана , закахана і яшчэ неяк па -іншаму , па -брацку . Зноў толькі што перачытаў яго чатыры тамы . І «Знак бяды ».
Дык чаму ж , перачытваючы такія родныя творы Васіля Быкава , часам ізноў сьціскаецца сэрца ад хваляваньня і макрэюць вочы ? Хочацца пазваць блізкага чалавека і сказаць : «Паслухай , як гэта хораша !»
Так супала , што нядаўна я перачытваў раманы пра вайну Эрнеста Хемінгуэя і яго публіцыстыку . Я гэта пішу не для параўнаньня ці супрацьпастаўленьня . Барані божа ! Гэта людзі розных эпох , пакаленьняў , сацыяльных і жыцьцёвых абставін . Адзінае , што яднае нашага выдатнага беларуса з вялікім амерыканцам , — гэта нянавісьць да фашызму , да вайны . І яшчэ : амаль аднолькавае разуменьне задачы пісьменьніка .
Хемінгуэй пісаў : «Пісаць добра — значыць пісаць праўдзіва . А праўдзівасьць расказу будзе залежаць ад таго , наколькі аўтар ведае жыцьцё і наколькі добрасумленна працуе , каб , нават калі ён выдумляе , гэта было як на самой справе ». І яшчэ : «Для сапраўднага пісьменьніка кожная кніга павінна быць новым пачаткам , новай спробай дасягнуць недасяжнага . Ён заўсёды імкнецца зрабіць тое , што да яго ніхто не рабіў ці што іншыя спрабавалі зрабіць і ня здолелі ».
Васілю Уладзіміравічу Быкаву — 60 год . Шэсьць дзясяткаў гадоў жыцьця — гэта ўжо сур ’ёзна . І якога жыцьця ! […]
Прайсьці вайну (тым больш сапраўдным актыўным удзельнікам ), пабачыць усе пакуты роднай зямлі , пакуты чалавечага цела , убачыць высокія ўзьлёты чалавечага духу , салдацкую адвагу і мужнасьць , вялікі патрыятызм і самаахвярнасьць , убачыць здрадніцтва і праявы страху і баязьлівасьці — значыць даведацца пра жыцьцё , пра чалавека — амаль усё . А напісаць пра гэта праўдзіва , таленавіта — гэта значыць зрабіць свой вопыт часткаю вопыту ўсяго чалавецтва . Гэта сапраўдны чалавечы і пісьменьніцкі подзьвіг . […]
Пра Айчынную вайну пісалі многія савецкія пісьменьнікі […]. Але толькі 4-5 непасрэдных удзельнікаў вайны , і перш за ўсё былых лейтэнантаў (Сіманаў , Бондараў , Бакланаў , Астаф ’еў ), напісалі самыя праўдзівыя , глыбокія кнігі пра апошнюю вайну . Васілю Быкаву ў гэтым спісе належыць адно з першых месцаў . А для мяне асабіста — ён першы . Быкаў і некалькі пісьменьнікаў з яго пакаленьня пайшлі далей тых , хто пісаў пра вайну да іх »1.
«Сёньня таму -сяму гэта здасца дзіўным , але ўсяго дзесяць гадоў назад , калі адзначалася пяцідзесяцігоддзе Васіля Быкава , ня так проста было знайсьці дакладчыка для яго юбілейнага вечару . Знакамітыя празаікі і салідныя крытыкі з мудра наморшчанымі лбамі , спалохана азіраючыся на забранзавелых літаратурных мэтраў , усё яшчэ тады не маглі знайсьці неабходнага дакладнага азначэньня яго творчасьці , канчаткова ўзважыць і ўраўнаважыць плюсы і мінусы , якія на сходах і ў друку яны панастаўлялі быкаўскім аповесьцям . Час дапамог ім ня толькі ўмела забыць свае былыя апаскі , а і стаць куды сьмялейшымі і мудрэйшымі ў ацэнках відавочнага і агульнапрызнанага . Цяпер ужо можна не сумнявацца ў іх гатоўнасьці да шырокага аналізу , грунтоўных абагульненьняў і прачулых лірычных прызнаньняў ...
І дзіўнага тут , уласна кажучы , нічога і няма — ня варта шукаць парадоксаў , ня трэба выяўляць «зламысьнікаў ». Як паказвае агромністы і няпросты вопыт сусьветнай літаратуры , далёка ня ўсе сапраўдныя таленты адразу ж і аднадушна знаходзілі разуменьне і падтрымку сучасьнікаў і калег . Тым больш калі прыходзіў пісьменьнік з адметным бачаньнем ужо знаёмых падзей , з неўтаймоўным тэмпераментам байца .
Адкрыцьцё заўсёды звязана з выяўленьнем новага , раней нікім не заўважанага або недаацэненага ці няправільна ацэненага , з неабходнасьцю перамен у настроях , а часам і ў «табелі рангаў », з непазьбежнасьцю палемікі . Шчасьліўчыкаў , што ішлі да прызнаньня і вядомасьці па ўсыпаных духмянымі і мяккімі кветкамі сьцежках , ва ўсе часы было зусім небагата »2.
«Наступает время , когда о писателе , которого ты читаешь годы и годы , каждую книгу которого воспринимаешь и как явление общественное , и как совершенно необходимое для тебя откровение , воспринимаешь не только с житейским , но как бы еще и с наджитейским вниманием — наступает тот срок , когда об этом писателе ты хочешь сказать все , чем он тебе дорог . […]
И вот я начну с того , как Василь Быков начинает каждую свою вещь .
А начинает он ее удивительно просто , чуть ли не упрощенно , такое впечатление , как будто бы и сам -то автор размышляет и сомневается — а должен ли он писать ? А сумеет ли ? […]
Так начинает этот писатель каждую встречу с читателем , как бы обращаясь к нему за поддержкой и соучастием , а потом вы уже и не заметите , когда и где автор этот овладеет вами совершенно , до конца , до самой глубины души вашей .
И это — не литературный прием , нет , нет , этого не выдумаешь и не изобретешь при всем желании — это сам автор и его собственное первое прикосновение к материалу , к литературе и к ее предмету , то есть к жизни . К той жизни , о которой он вот сейчас , сию минуту , решился нам поведать .
Всякий раз это будет рассказ о войне , то есть о той жизни , о которой действительно нельзя говорить бестрепетно , с непоколебимой уверенностью в самом себе , в своих силах и своих возможностях .
Вот так -то мы , читатели , уже и задеты за живое , уже чувствуем , что событие назревает грозное , трагическое и мирового значения , но возложено -то оно на плечи человека обыкновенного . И вот уже у нас перехватывает дыхание , уже мучает нас предчувствие : «Что -то теперь будет ? Как это будет ?»
А это всегда будет правда .
Суровая , трагическая , но никогда не малодушная . Если вдруг и явится на страницах Василя Быкова человек малодушный , так именно он -то и вызывает в нас чувство страха : неужели среди нас , людей , защитников родной земли , могут быть и еще такие же ?!
Это — правда , которую Василь Быков ищет и находит не только в своих героях , но даже и в нас , его читателях .
Без такого поиска этот писатель писать не может , без него он — не он , и мы понимаем это и позволяем ему ежеминутно проверять на правоту и правду нас самих . Конечно , он и в этом , быть может , самом глубоком смысле искусства , не единственный .
Но — редкостный .
Очень немногих писателей с таким же даром души и таланта я знаю , очень немногим читатель позволяет судить себя , ставить на место того или другого литературного героя . И , кажется , даже допрашивать по высшей совести — а как бы поступил на этом месте ты ?»1.
«Ёсьць добры спосаб прымусіць сябе лепш зразумець цану нечаму ці некаму : уявіце сабе , што гэтага няма , раптам зьнікла ! […]
Няма , не было быкаўскіх аповесьцяў у беларускай літаратуры ... І наколькі адразу слабейшым стаў бы голас яе ў сьвеце , яе імя , аўтарытэт .
На творах пісьменьнікаў такога маштабу , значэньня трымаецца сусьветны аўтарытэт усёй сучаснай савецкай літаратуры .
Ну а калі ня «цэлы сьвет » мець на ўвазе , а самога сябе , сваю душу , асабісты свой сьвет ? Самога сябе можаце ўявіць бяз нечага вельмі важнага , істотнага , што ўвайшло ў вас і засталося пасьля таго , як «сустрэліся » з Сотнікавым і Рыбаком , Петраком і Сьцепанідай , Глечыкам , Васілевічам — разам з героямі Васіля Быкава прайшлі пакутніцкі шлях пазнаньня і самапазнаньня . Без усяго таго , што даў нам Быкаў , што ўзялі мы ў яго , што ў сабе адкрылі , знайшлі пры сьвятле яго думкі , пачуцьця , мы , кожны з яго чытачоў , былі б трохі іншыя , інакш сарыентаваны былі б у гэтым сьвеце , павернутым да праўды і няпраўды , дабра і зла ў жыцьці і літаратуры .
Гэта мы пра тое , што Быкаў нам даў , што мы ўзялі , бяром у яго .
Ну а мы , яго чытачы , прыхільнікі таленту яго — мы яму што -небудзь далі , даём ? Пытаньне законнае , бо для кожнага талента вельмі важна , у якім ён асяроддзі працуе , спрыяльным ці ня вельмі , у якой грамадскай атмасферы .
Можна і так сказаць : у вас такая літаратура , якую заслугоўваеце ! Г . зн . якую вы здольны і падтрымаць , і вытрымаць . І тое , што ў нас вырас і пасьпяхова разьвіўся такі талент , як быкаўскі , гаворыць вельмі моцна на нашу карысьць . Хочацца так думаць . […]
Як яму можна і што яму можна «даць »? Толькі адным спосабам — узяўшы . Прыняўшы з удзячнасьцю яго памяць і працу , а калі казаць гучней — усё яго жыцьцё »2.
Але будзе яшчэ і іншае сьвяткаваньне юбілею пісьменьніка , пасьля якога Быкаў скажа сябрам : «Ну вот , накинули на меня золотой поводок , думают , что уж с него -то не сорвусь »1. І прыкладна ў той жа час на пытаньне : «Васіль Уладзіміравіч , як Вы адносіцеся да Вашай славы ? Яна грэе ці наадварот перашкаджае ?» пісьменьнік адкажа : «Ведаеце , яна , я сказаў бы , грэе тады , калі і без таго горача . Вось калі б хацелася сагрэцца — скажам , як зімой , у холад , — тады яго якраз няма , гэтага цяпла . А калі ўжо , так сказаць , сонейка прыгрэла , і ліпень на двары , і засуха стаіць , вось тады яшчэ і слава грэе . Ну але навошта яна ўжо тады ?»2.
Ужо даўно было прызнаньне чытацкае , было цяпер і прызнаньне афіцыйнае , а між тым Быкаў па -ранейшаму адчувае націск сістэмы — Міхась Тычына прыгадвае ў гэтай сувязі : «Звычайна я бачыўся з Васілём Уладзіміравічам ці падчас нейкіх мерапрыемстваў у Саюзе пісьменьнікаў , ці ў гасьцях у Алеся Адамовіча . У гэтым сэньсе я павінен быць удзячны свайму брацейніку , бо мог прысутнічаць пры іх з Быкавым гаворках , заўсёды яркіх і цікавых . Памятаю , менавіта тады я пачуў , як Васіль Уладзіміравіч распавядаў , што яму ўвесь час звоняць , гаварыў : падымеш трубку — а там альбо маўчаць , альбо маты ўсякія , пагрозы : «Зьязджай , пакуль жывы і цэлы !» Пагрозы яму ды Ірыне Міхайлаўне »3…
А яшчэ ў 1983 г . з Быкавым адбываецца адна гісторыя , якую можна было б сьпісаць на стан яго здароўя , але , з другога боку , можна прыгадаць і той выпадак , які здарыўся з пісьменьнікам у 60-я гг ., калі падчас кампаніі шальмаваньня Быкаву раптам зрабілася дрэнна , аднак урачы так і не змаглі паставіць дыягназ . М . Тычына распавядае :
— Васіль Уладзіміравіч якраз з вялікімі цяжкасьцямі надрукаваў свой «Знак бяды ». І прыкладна ў той жа час у Менску праходзіла канферэнцыя па ваеннай літаратуры , на якую прыехалі і госьці з Масквы : Лазар Лазараў , Вячаслаў Кандрацьеў , Ігар Дзядкоў ды іншыя . Заключны банкет наладзілі ў рэстаране гасьцініцы «Мінск ». Стол ужо быў гатовы , але ніхто яшчэ не садзіўся . Васіль Уладзіміравіч тады толькі вады папіў , як яму адразу кепска стала . Я думаў , што , мабыць , нешта з сэрцам , але цяпер не выключаю , што гэта невыпадкова здарылася . Тым больш , што падобная гісторыя адбылася і ў маі 1994 году , падчас кангрэсу Беларускага ПЭН -цэнтра ў «Іслачы », — усё было адно да аднаго , і сімптомы тыя ж самыя . Але , дзякуй богу , і тады ўсё скончылася добра . Праўда , такім чынам Васіль Уладзіміравіч быў выбіты са строю і адразу павінен быў зьехаць …
Зрэшты , здароўе сапраўды ўжо не аднойчы падводзіць Васіля Уладзіміравіча , які яшчэ з вайны пакутвае на астму , і аб гэтым ведаюць яго сябры . З якіх менавіта часоў пачалася хвароба , распавядае зноў жа М . Тычына :
— 1980 год . Да мяне ў госьці завіталі Васіль Быкаў , Алесь Адамовіч , Янка Сіпакоў , Лазар Лазараў і фотакарэспандэнт «Литературной газеты » Карзанаў … Я жыў тады на вуліцы Леніна , і над канапай у мяне вісела шкура аленя . Быкаў , як толькі зайшоў , адразу заўважыў : «Во , алянушка »…
Гутарылі мы ня вельмі доўга , аднак Васіль Уладзіміравіч сабраўся ўжо дадому … Сышоўшы , ён пасьля патэлефанаваў — кажа :
— Я забыўся сваю папку …
— Дык , можа , зойдзеце да нас ? — спытаў я .
— Не , Вы выйдзіце , я Вам пасьля патлумачу …
І калі я выйшаў з гэтай папкай , Быкаў спытаў : «Адкуль у Вас гэта алянушка ?» Я казаў , што набылі абсалютна выпадкова — увечары нейкі чалавек раптам прапанаваў : «Купите шкуру оленя !»… Тады толькі Васіль Уладзіміравіч распавёў , што астма ў яго пачалася менавіта з таго , што аднойчы на фроньце ён спаў на такой вось шкуры аленя . Пасьля чаго астма перасьледавала яго ўжо ўсё жыцьцё .
І што датычыцца сапраўдных адносінаў улады да пісьменьніка , дык аб гэтым вельмі красамоўна сьведчаць наступныя падзеі . У тым жа 1984 г . Міхаіл Пташук выказвае намер экранізаваць «Знак бяды ». Быкаў папярэджвае : «Вы еще не понимаете , на что идете ! Нужен характер ! Художник без характера — не художник . Кстати , и без здоровья тоже …»1. Але ў працэсе працы над карцінай прэтэнзій не ўзьнікае — «сьпярша быццам усё ішло добра , амаль прымальна , наколькі тады мог быць прымальным савецкі фільм . Пташук неяк умудрыўся здаць яго без вялікіх стратаў , карціну адправілі ў Кіеў на кінафабрыку рабіць копіі для пракату . Здымачная група была распушчаная , фінансаваньне спыненае »2. Болей таго , «Знак бяды » атрымлівае тры галоўныя прэміі на кінафестывалі ў Югаславіі (за лепшы фільм , за лепшыя жаночую і мужчынскія ролі ), пасьля чаго рэжысёра выклікае загадчык аддзелу культуры ЦК КПБ Іван Антановіч … Падрабязныя запісы пра драматычныя падзеі тых дзён , на шчасьце , пакіне сам Міхаіл Пташук :
«Я вернулся в Минск , и через три дня меня вызвали в ЦК КПБ . Иван Иванович Антонович , заведующий Отделом культуры ЦК КПБ сказал :
— Премии премиями , но есть мнение секретаря ЦК КПСС о вашем фильме ! Он в целом хорошо оценил картину , но у него есть предложение , которое он высказал первому секретарю ЦК республики .
— Кто это ? — спросил я .
— Егор Кузьмич Лигачев .
— Какие предложения ?
— Надо сократить в фильме сцены раскулачивания ! […]
— А что Слюньков ?
— Он предложил сделать необходимые доработки в фильме , доложить ему , а он доложит в ЦК КПСС . Поэтому переговорите с Быковым и покажите сделанное .
— Быков не пойдет на это !
— Значит , пойдете вы . Вы режиссер .
— И я не пойду !
Иван Иванович долго и пристально смотрел на меня :
— Значит , сделают это другие !
— Это ваше право ! Вы можете отстранить меня от картины , но резать фильм я не буду .
Иван Иванович опять долго и пристально смотрел на меня .
— Вы сделаете это !
— Я вам ответил ! Можете пригласить другого режиссера , который сделает вам все , что нужно , но я гробить свой фильм не буду !
— Михаил Николаевич ! — Иван Иванович сделал паузу , переложил на столе книги с бумажными закладками . — Вы же понимаете , что если мы пригласим другого режиссера , это будет конец вашей карьеры . Мы не хотели бы вас терять . Вы талантливый человек , вы сделали талантливый фильм , но на этом фильме ваша жизнь не кончается ! Кроме того , вы мой земляк , и я хотел бы , чтобы ваша творческая судьба сложилась удачно !
[…] Он вызывал меня несколько раз одного , потом вместе с Быковым . Но ничего не добился .
— Василь Владимирович ! — обратился он к Быкову . — Он еще молодой и не понимает , что мы хотим ему помочь .
— Его право художника решать , — сказал Быков . — Как он скажет , так и будет !
— Я не могу уродовать картину ! Это уже живой организм , и он живет по своим законам !
— Тогда пусть уродует ЦК , — предложил Антоновичу Быков , — сам Лигачев со Слюньковым вместе !
Антоновичу было трудно говорить с Быковым , на него не попрешь , хотя всю сознательную жизнь его душили . Вешали на лацканы пиджака звезды , ордена и медали и тут же закрывали для печати книгу .
— Вы подумайте , еще раз посмотрите картину , возможно , вы сами найдете , что сделать , — сказал Иван Иванович .
Быков поднялся и вышел 1. На следующий день мне позвонил Элем Климов , председатель Союза кинематографистов СССР , и сказал , что меня вызывают в ЦК КПСС .
— Кто вызывает ? — спросил я .
— Камшалов , завсектором кино ЦК , велел передать , чтобы ты приехал . Надо завтра быть в Москве . […]
На следующий день я был в Москве . С Белорусского вокзала поплелся в Союз кинематографистов . Элем Климов сообщил , что на меня заказан пропуск в ЦК КПСС и меня ждет секретарь ЦК по идеологии Егор Кузьмич Лигачев . […]
— Василь Быков написал прекрасное произведение . Комитет по Ленинским премиям в области литературы и искусства присудил ему самую высокую премию в нашей стране — Ленинскую премию ! Но это произведение , как и любое , можно по -разному истолковать ! Вы согласны со мной ?
— Конечно .
— Так почему вы считаете , что правильно поняли Быкова ?
— Это мое понимание ...
— У нас понимание должно быть одно , — перебил Егор Кузьмич . — Правда истории должна соответствовать нашему пониманию . Вы согласны ?
— Конечно ! Правда искусства должна соответствовать правде жизни , а Василь Владимирович Быков , с моей точки зрения , написал правду !
— Но ваша правда не соответствует , повторяю , нашему пониманию истории . Да , были перегибы , но партия оценила это , наказала виновных .
Он говорил цитатами одного из быковских героев .
— Центральный Комитет считает , что вам , еще молодому режиссеру , необходимо внести коррективы в сцены коллективизации … […] Центральный Комитет также считает , что в нынешнем виде фильм нельзя показывать широкой аудитории нашей страны . Госкино СССР совершило ошибку , рекомендовав фильм для участия в международном кинофестивале . Эту ошибку вы должны исправить .
— Как ?
— Я не призываю вас к радикальным мерам . Фильм замечательный ! Его нельзя уродовать , но некоторые слова , и особенно монолог героини о представителях Советской власти необходимо сократить . Нас неправильно поймет наш народ . Я не призываю вас это делать сразу по приезде в Минск , подумайте , посоветуйтесь у себя в ЦК , в Институте партии . Вы еще молодой , вы талантливый режиссер , и нам хотелось бы , чтобы вы активно работали в будущем .
[…] Я вернулся в Минск . Картину закрыли . Мне никого не хотелось видеть . […]
...Лето 1986 года подходило к концу . Раскручивалась в стране перестройка , с экранов телевизоров не сходил ее «отец » Михаил Сергеевич Горбачев . В августе 1986-го он отдыхал в Крыму , и Госкино СССР подготовило для него программу зарубежных фильмов , куда были включены и новые советские картины . Так вот , в эту программу попал мой «Знак беды ». Это был отчаянный шаг Госкино СССР , ведь фильм был закрыт вторым человеком в стране — Е . К . Лигачевым . Не знаю , какие еще советские фильмы были в программе Горбачева , но в конце августа , рано утром , раздался звонок из Госкино СССР , звонил председатель Комитета по кинематографии СМ СССР Александр Иванович Камшалов . […]
— Я вас , Миша , поздравляю , — раздался в трубке голос Александра Ивановича . — Мне только что звонила из Крыма Раиса Максимовна !
— Какая Раиса Максимовна ? — не сразу сообразил я .
— Раиса Максимовна Горбачева !
— Она смотрела «Знак беды »?
— Они смотрели всей семьей , как она мне сказала , и остались под большим впечатлением от вашего фильма . Так что я вас поздравляю !
— Когда они смотрели ? — задал я глупый вопрос .
— Вчера вечером , а сегодня утром она позвонила и поблагодарила за фильм . Сказала , что Михаил Сергеевич остался очень доволен , просил передать , что сегодня , когда перестраивается вся страна , народу необходимо говорить правду .
— Они знают об отношении к фильму Лигачева ? — задал я второй глупый вопрос председателю Госкино СССР .
— Вы должны понимать , Миша ... Это мнение Генерального секретаря ЦК КПСС ... — Кто -кто , а Александр Иванович знал иерархию ЦК КПСС , отработав много лет в аппарате отдела культуры ЦК , заведовав сектором кино . […]
Я тут же перезвонил Василю Владимировичу Быкову .
— Не радуйтесь , Миша ! — сказал Быков . — Сегодня они говорят одно , а завтра скажут другое ! Выходила моя повесть , звонили , поздравляли , а потом звонили в издательство , — и набор книги рассыпался ! Им нельзя верить ! Мать родную за кресло продадут !
Через день позвонил Иван Иванович Антонович и передал по телефону слово в слово сказанное мне Камшаловым , только у него информация была не от Раисы Максимовны , а от Слюнькова .
— Ну вот , ты отпирался от наших замечаний , а сделал , и видишь , как всем хорошо ... И наверху , и нам ...
Я не сказал тогда Антоновичу , что никаких поправок в фильме не делал , сцен коллективизации не сокращал и вообще к фильму не прикасался уже по той причине , что картина была закрыта и меня к фильму никто не допускал .
— Что будешь дальше снимать ? — спросил Антонович .
— Не знаю ...
— Мой тебе совет : не связывайся с Быковым . Он , с моей точки зрения , как писатель — гений ! Он останется в истории , но зачем такие затраты ? Хорошо , что фильм посмотрел Сам , а если бы Сам не посмотрел , что тогда ? Ты обрекал себя на безработицу ! Тебе никто не дал бы больше снимать !
— А как же «национальные кадры »?
— Национальные кадры должны снимать то , что не противоречит линии партии ! Это старая ленинская установка , но сегодня она , как никогда , современна !
— А Мележ ? «Люди на болоте »...
— А что Мележ ? Мележ в своем романе четко отразил линию партии тридцатых годов ! Потом , не забывай , что все это было сделано Шолоховым в «Поднятой целине »! Мележ повторил все это на белорусской почве ! У него нет расхождения с линией партии !
— А у Быкова есть ?
— Я скажу тебе прямо : Быков — желчный писатель ! Гениальный , но желчный ! Я не пророк , но он с любой властью не сработался бы !
— Зачем ему власть , он — художник !
— Вы все в этом вопросе заблуждаетесь ! Художник не живет в абстрактном обществе ! Он выражает идеи того общества , которое его окружает ! Поэтому мой тебе совет — не связывайся больше с Быковым ! Снимай комедии ! Народ их любит ! Тебя все на руках носить будут : и народ , и власть . Учись у Макаенка ! Он делал все , что нужно было власти ! И все «первые » его любили ! Или Иван ...
— Какой Иван ? — не понял я .
— Шамякин ! Писатель -то никакой !.. Это тебе не Быков ! Его «вверху » никто не читал ! Но депутат , Председатель Верховного Совета БССР ... Всю жизнь писал вагонное чтиво ... Думаешь , «они » этого не понимали ? Все понимали ! И понимают ! Но он всегда отражал линию партии !
— Вы к чему меня призываете , Иван Иванович ?
— Ставь комедии ... Власть любит комедии ! Все вроде про них и не про них ! Про дядю Васю ! Вот и ставь про дядю Васю ! А ты с Быковым якшаешься !»
Ужо пасьля Бі -Бі -Сі прызнае беларускую карціну лепшым неанглійскім фільмам , а актрыса Ніна Русланава атрымае кінематаграфічную прэмію «Ника » — за лепшую жаночую ролю . У Беларусі ж «Знак бяды » будзе адзначаны толькі … прафсаюзнай прэміяй . М . Пташук напіша з гэтай нагоды : «После фильма «Про Витю , про Машу и морскую пехоту », за который я получил много призов и наград , «Знак беды » был вторым моим фильмом , отмеченным призами и наградами в Европе . Этот фильм принес мне известность , он стал моей визитной карточкой для въезда в Европу . Моя фамилия благодаря этому фильму была занесена в европейские каталоги режиссеров , отмеченных наградами в Европе . Было написано много статей , но ничего не было написано на родине ! В Белоруссии мой фильм остался незамеченным , его никто не анализировал , на ежегодных конкурсах , проводимых Госкино БССР и Союзом кинематографистов БССР , ему дали «диплом за раскрытие темы Великой Отечественной войны »! Разве это не позор ? Разве это не унижение для творца ? Ни один из критиков Института искусствоведения Академии наук не уделил ни одной строки фильму в белорусской прессе , в то время как в западной и московской прессе фильму были посвящены газетные статьи ! Все всё знали , все всё понимали , но никто не решился сказать »…
«В 1974 году за повести «Обелиск » и «Дожить до рассвета » Быков был удостоен государственной премии . В 1980 году ему было присвоено звание народного писателя Белоруссии , в 1984-м — Героя Социалистического Труда , — напіша праз два дзесяцігоддзі Л . Лазараў . — Конечно , во всем этом свою роль сыграло изменившееся к нему отношение в Белоруссии . Я пишу об этих званиях и наградах Быкова без малейшего смущения . Мы прекрасно знали и не забыли , как часто высокие звания и награды получали бездари и ловкачи , верно служившие правителям . Но тем радостнее было , когда званий и наград удостаивался , как в случае с Быковым , действительно яркий талант , к тому же до этого немало потерпевший от правящего в стране режима . И для большого числа его читателей это было торжество справедливости .
Я мог убедиться в этом , побывав на шестидесятилетии Быкова . Большой зал театра имени Янки Купалы был битком набит — яблоку некуда упасть . […] Потом были два пышных приема — властей и писательский . […]
Вот , казалось мне , Быков достиг самой высокой точки писательской славы и может пожинать ее плоды .
Я оказался неправ »1.Заканчэньне — у наступным нумары.
|
